Выпуск № 51

Странное чувство вины и недосказанности испытываю уже месяц,
когда вспоминаю выставку и публикации, посвященные Виктору Гончаренко.
Вроде бы, все получилось, вроде бы, все хорошо…
Но выставка прошла, работы спрятаны в папки
и кто знает, когда они снова увидят свет.
Они появились на время, что-то попытались сказать,
произнесли и скрылись, уступив свое место другим картинкам.
И вспоминая работы, я ловлю себя на мысли,
что думаю не о фотографиях Гончаренко.
Удивительным образом  сквозь их очертания прорывается
какая-то другая энергия, которую я смог для себя определить
как энергию смятения, беспокойства и горечи.По ту сторону фотоотпечатков клубится другой мир,
тревожный, лишенный гармонии  и осознавший бесполезность ее поисков.
А зрителю достается лишь малая толика этих потрясений,
представленная в относительно привычных формах.
Мне показалось, что фотограф испытывал постоянный дискомфорт
от невозможности  адекватного выражения своих настоящих эмоций.
Невозможности и технической, и этической.
Кажется, что фотограф хотел быть жестче и откровеннее,
но всегда запрещал себе какой-то последний жест.
И может быть я ошибаюсь, но мне кажется,
что Виктор Гончаренко интуитивно столкнулся с  исчерпанностью
традиции «высокой эротики» в искусстве, ее переходом в ритуальные формы,
за которыми следуют шаблонность и фальшь.
И в то же время он не знал, не видел или боялся искать другие пути
в работе с обнаженной натурой.
Возможно, в этом свою роль сыграло и творческое одиночество,
и отсутствие информации, и ядовитый советский страх «быть неверно понятым». Коллажи, как иносказательная форма
только на первый взгляд помогали фотографу.
Их вторичность по отношению к графике того же С. Красаускаса очевидна.
Но внешняя эффектность и сложность исполнения позволяла фотографу
обрести свою территорию, занять свою нишу, найти свою раковину.
Улитки – излюбленный образ у Гончаренко, а возможно и творческое кредо.
И мне показалось, что у Виктора не фотографическое, не живописное,
а кинематографическое мышление.
Его работы всегда сюжетны, постановочны и… эскизны.
Они выглядят как части какого-то сериала.
У каждой есть невидимая предыстория, либо предполагаемое продолжение.
Но они известны только автору. Быть может, эта неопределенность служит помехой для зрителя, но не для фотографа.
Он вырывает страницу из дневника своих видений, показывает ее нам,
а сам скрывается в таинственной улыбке…
Так кажется.
Но скорее всего это тоже маска, тоже одна из излюбленных тем Гончаренко. Театральность, а по сути - кинематографичность поздних работ Виктора
позволяют предположить, что в нем жил талант незаурядного режиссера
и кто знает, может авторское кино и было истинным призванием фотографа.
Но это все домыслы…
И, на мой взгляд, свою самую главную работу в фотографии
Виктор Гончаренко все-таки сделал.В этой саркастической метафоре – финал всех бытовых и эстетических иллюзий.
Все атрибуты старого творческого мифа рушатся, рушатся декорации,
но рушится и судьба самого художника.
Здесь все подчинено замыслу - подборка антуража и безукоризненная композиция,
внутреннее движение и взаимосвязь предметов.
Эта работа говорит, что такое произведение мог сделать только мастер.По-моему, Виктор Гончаренко очень остро чувствовал
перелом в эстетике изображения женского тела.
Он предвидел глобальную тиражность интимности,
актуализацию физиологии и агрессии в образе «прекрасной дамы» нового времени.
Такие  перемены он отмечал и в себе…
И эта душевная смута, когда видишь то, что потерял,
но не находишь ничего взамен,
когда уже нет времени на новые поиски…
Это острое чувство скорби пронизывает лучшие работы Гончаренко.
И мы видим, что вдохновением для настоящего художника
может стать его отчаяние, его горечь и его смятение.Текст: Валерий Ведренко

11.03.2011обсудить на форуме zнята