Выпуск № 52

25 марта  мы встретились с Т. Федоренко,
чтобы обсудить ее вступительную статью к альбому фотографий С.Брушко.
Беседа оказалась долгой и в разговоре часто упоминалось слово «правда».
Так часто, что захотелось расшифровки этого понятия,
которое последнее время в репортажной фотографии
становится предметом для споров.
Фактически, в документальной фотографии все – правда.
Даже если это постановочный кадр – это документ постановки.
Как не крути, а это было в жизни…
И то, что наши репортеры брили своими бритвами колхозников
и наряжали в свои косынки доярок – это тоже документ.
Другой вопрос, как эти снимки соотносятся
с нашими представлениями о колхозниках и доярках.
Это субъективный момент, который определяется нашей осведомленностью
и работает в рамках дилеммы «верю-не верю»,  а не «было-не было».
Увы,  было…
И получается, что фотография - это копия воли и взгляда фотографа,
а не копия окружающей действительности.
Так где же «правда» и в какой степени она присутствует в работах С. Брушко?
Чем отличаются его фотографии от работ коллег?
Ведь  дело не в том, что его работы строго документальны.
На мой взгляд, «правда Брушко» находится не в фотографиях,
а в пространстве вокруг них.
Где снимок – процарапанное окошечко на огромном черном стекле.
И в окошечке света появляется некий образ,
который рассказывает зрителю о всей картине за  черным стеклом.
И этот невидимый, но существующий мир и есть – правда.
Мне так кажется…
И талант Брушко, в отличие от коллег, состоял в том,
что он видел эти образы, эти знаки правды.Фотографии Сергея печальны.
Если эту интонацию интерпретировать как предчувствие собственной судьбы,
то это будет верно только отчасти.
Настоящий художник всегда – ясновидец.
Он видит не только свою перспективу, но и перспективу своих героев.
А персонажи Брушко – обычные люди, жители деревень и городов,
студенты, колхозники, рабочие…
Те, о ком так волнуется начальство – простой народ.
И неприятие начальством этих фотографий –
защитная реакция на унижение их титанических трудов.
И тем позорнее эта реакция, что сами начальники не из Женевы и Бонна,
а из Жлобина и Шклова и прекрасно знают реальное положение дел.
Но мимикрия власти понятна и предсказуема.
А для меня самым жутким и символичным эпизодом
в истории фотографий С.Брушко
стал факт их уничтожения.
После его смерти.
Когда родня фотографа, те самые «простые люди»,
сожгли выставочные чернобыльские фотографии,
а стекла достали из рам  и аккуратно составили у стеночки –
«в хозяйстве пригодятся». 25 марта, когда мы с Таней обсуждали статью,
в сквере Янки Купалы милиция «заминировала» монумент поэту  и оцепила сквер.
Как всегда находчиво и остроумно нашла повод для очередного запрета Дня Воли. Запуганный народ потоптался и сник.
Я там не был.
Но про себя отметил, что не стал бы выяснять: «А где бомба – покажите!»
и признаю свое бессилие  перед угрюмым государственным цинизмом.
И я никогда не смогу понять,
как в государстве Беларусь лозунг «Жыве Беларусь!»
может считаться антигосударственным,  
почему в день катастрофы в Японии,
власть подписывают решение о строительстве атомной станции в Беларуси,
и почему в это же время 200 тысяч немцев протестуют против  АЭС в своей стране. «Забыть» Чернобыль может только вымирающий народ.
А безразличие к собственной  перспективе
определяет модель поведения всей нации.
И когда я слышу разговоры о битом стекле на Площади,
я вспоминаю стопку стекол,
оставшихся от сожженных чернобыльских фотографий.
И в этой жестокой метафоре –
правда фотографий Сергея Брушко.Текст: Валерий Ведренко

30.03.2011обсудить на форуме zнята

Сергей Брушко: «Остается одно – искренность» (из цикла «Встречи с легендами»)